Неточные совпадения
Это был чеченец Гамзало. Гамзало подошел к
бурке, взял лежавшую на ней в чехле винтовку и молча пошел на край поляны, к тому месту, из которого подъехал Хаджи-Мурат. Элдар, слезши с лошади, взял лошадь Хаджи-Мурата и, высоко подтянув обеим головы, привязал их к деревьям, потом, так же как Гамзало, с винтовкой за плечами стал на другой край поляны. Костер был потушен, и лес не казался уже таким
черным, как прежде, и на небе хотя и слабо, но светились звезды.
Теперь, закутанный в башлык и
бурку, из-под которой торчала винтовка, он ехал с одним мюридом, стараясь быть как можно меньше замеченным, осторожно вглядываясь своими быстрыми
черными глазами в лица попадавшихся ему по дороге жителей.
Было уже совсем темно, когда дядя Ерошка и трое казаков с кордона, в
бурках и с ружьями за плечами прошли вдоль по Тереку на место, назначенное для секрета. Назарка вовсе не хотел итти, но Лука крикнул на него, и они живо собрались. Пройдя молча несколько шагов, казаки свернули с канавы и по чуть заметной тропинке в камышах подошли к Тереку. У берега лежало толстое
черное бревно, выкинутое водой, и камыш вокруг бревна был свежо примят.
Смотрел по целым он часам,
Как иногда черкес проворный,
Широкой степью, по горам,
В косматой шапке, в
бурке черной,
К луке склонясь, на стремена
Ногою стройной опираясь,
Летал по воле скакуна,
К войне заране приучаясь.
Впереди отряда ехали двое офицеров: один высокого роста, в белой кавалерийской фуражке и
бурке; другой среднего роста, в кожаном картузе и зеленом спензере [куртка (англ.)] с
черным артиллерийским воротником; седло, мундштук и вся сбруя на его лошади были французские.
Вокруг оседланные кони;
Серебряные блещут брони;
На каждом лук, кинжал, колчан
И шашка на ремнях наборных,
Два пистолета и аркан,
Ружье; и в
бурках, в шапках
черныхК набегу стар и млад готов,
И слышен топот табунов.
Вдруг пыль взвилася над горами,
И слышен стук издалека;
Черкесы смотрят: меж кустами
Гирея видно, ездока!
Уныло Зара перед ним
Коня походного держала
И тихим голосом своим,
Подняв глаза к нему, сказала:
«Твой конь готов! моей рукой
Надета бранная уздечка,
И серебристой чешуей
Блестит кубанская насечка,
И
бурку черную ремнем
Я привязала за седлом...
Как
буркой, ельником покрыта,
Соседних гор она
черней.
Бедный мальчик! он еще не знал, что в этом положении можно быть смешным, что его откровенность и нежности, с которыми он ко всем навязывался, расположат других не к любви, которой ему так хотелось, а к насмешке, — не знал и того, что, когда он, разгоревшись, бросился наконец на
бурку и, облокотясь на руку, откинул назад свои
черные густые волосы, он был необыкновенно мил.
— Быстрее, Смелый! Быстрее, товарищ! — И смуглая маленькая рука, выскользнув из-под полы косматой
бурки, нежно потрепала влажную, в пене, спину статного вороного коня… Конь прибавил ходу и быстрее ветра понесся по узкой горной тропинке над самым обрывом в зияющую громадной
черной пастью бездну…
Он одет в темный бешмет, поверх которого накинута на плечи косматая
бурка. Папаха из
черного барана низко надвинута на лоб. Из-под нее глядит сухое, подвижное старческое лицо с седыми нависшими бровями. Длинная, широкая и белая, как лунь, борода почти закрывает грудь его запыленного бешмета.
Черные, юношески быстрые глаза способны, кажется, охватить взглядом и небо, и бездны, и горы разом.
Вечером привезли с позиции 15 раненых дагестанцев. Это были первые раненые, которых мы принимали. В
бурках и алых башлыках, они сидели и лежали с смотрящими исподлобья, горящими
черными глазами. И среди наполнявших приемную больных солдат, — серых, скучных и унылых, — ярким, тянущим к себе пятном выделялась эта кучка окровавленных людей, обвеянных воздухом боя и опасности.
Катаранов прислал
бурку. Резцов подобрал ноги под полушубок, покрылся
буркою и, надвинув на лицо папаху, прислонился к стене окопа. Он сердился, что нет в душе прежней ясности, он не хотел принять того, чем был полон Катаранов: с этим здесь невозможно было жить и действовать, можно было только бежать или умирать в
черном, тупом отчаянии.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в
бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он так же, как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густою, короткою,
черною бородой лицо его казалось сердито.